12.01.2012
Секретная встреча в Киеве
14 мая 1820 года через Великие Луки, Витебск, Могилев, Чернигов Пушкин прибыл в Киев. Краеведы 19-го века так реконструировали впечатления, которые мог получить поэт в этом историческом городе: "Чем ближе приезжаешь к Киеву по Московской дороге, то уже от города Козельца нечувствительно ко Днепру становится земля покатее, лесистее и песчанее; за двадцать пять верст открывающиеся верхи Киево-Печерской лавры заменяют досаду скучного пути. Наконец, переехав песчаную перед Киевом насыпь и спустившись на днепровский луг, открывается в длину все пространство городских частей. Утесисто возвышенные горы, унизанные многими церквями, особливо позлащенная лавра, между тем монастырские и другие белеющие к солнцу здания, а в праве видимый у подошвы гор стелющийся ко Днепру многолюдный Подол, представляют воображению древнее его величество и достойное местоположение престольного града". Конечно, Пушкина могла удивлять и восхищать архитектура украинского барокко, нравы горожан и атмосфера стольного града Киевской Руси. Но это - лирика.
В 1820 году Пушкин написал всего шесть писем малозначительного содержания. Кроме последнего - брату Льву 24 сентября из Кишинева - с описанием поездки в Крым и на Кавказ вместе с семьей генерала Николая Николаевича Раевского. Но факт встречи в Киеве с генералом Отечественной войны 1812 года он не описывал, хотя у пушкинистов он не вызывает сомнений. Молчал и генерал Раевский, который в почти ежедневных письмах к старшей дочери Екатерине подробно описывал свое житие-бытие того периода. Но если внимательно вчитаться в письма Раевских, возникает подозрение, что план встречи в Киеве с Пушкиным был обговорен заранее. Что могло сближать молодого дипломата Пушкина, литературная слава которого еще только набирала силу, и прославленного генерала, и почему в МИДе придавали особое значение киевской встрече? Приветливость и гостеприимную поддержку, которую генерал-аншеф Н. Н. Раевский оказал молодому Пушкину, нельзя объяснять интересом к его поэтическому дару. Стихи тогда писали многие.
Кстати, когда в 1829 году Раевский умер, Пушкин 18 января 1830 писал именно генералу от кавалерии, шефу жандармов и одновременно Главному начальнику III отделения Собственной Е. И. В. Канцелярии графу Бенкендорфу: "Весьма не вовремя приходится мне прибегнуть к благосклонности вашего превосходительства, но меня обязывает к тому священный долг. Узами дружбы и благодарности связан я с семейством, которое ныне находится в очень несчастном положении: вдова генерала Раевского обратилась ко мне с просьбой замолвить за нее слово перед теми, кто может донести ее голос до царского престола. То, что выбор ее пал на меня, само по себе уже свидетельствует, до какой степени она лишена друзей, всяких надежд и помощи. Половина семейства находится в изгнании, другая - накануне полного разорения. Доходов едва хватает на уплату процентов по громадному долгу. Г-жа Раевская ходатайствует о назначении ей пенсии в размере полного жалованья покойного мужа, с тем, чтобы пенсия эта перешла дочерям в случае ее смерти. Этого будет достаточно, чтобы спасти ее от нищеты. Прибегая к вашему превосходительству, я надеюсь судьбой вдовы героя 1812 года - великого человека, жизнь которого была столь блестяща, а кончина так печальна, - заинтересовать скорее воина, чем министра, и доброго отзывчивого человека скорее, чем государственного мужа".
Пенсия была назначена. Николай Путята, литератор, с 1823 года адъютант генерал-губернатора Финляндии А. А. Закревского, пишет в своей "Записной книжке", что "посредником милостей и благодеяний для Пушкина являлся граф Бенкендорф, начальник жандармов. К нему Пушкин должен был обращаться во всех случаях". Это говорит о том, что существовала несомненная связь по линии генерал Раевский - Пушкин - Бенкендорф.
Краеведы установили, что Николай Раевский жил в Киеве, где был расквартирован вверенный ему 4-й пехотный корпус, по трем адресам. Сначала - как и все военные губернаторы Киева - в Царском дворце. Потом, в 1819 году, как утверждали, не без участия губернатора во дворце случился пожар. После этого Раевские перебрались в дом Максима Гудим-Левковича, где прожили до августа 1821 года, а потом переехали в дом полковника Андрея Иванова. Сейчас домом Раевских в Киеве считается особняк на улице Грушевского, 14. По одной из версий историков, именно здесь в 1820 году состоялась встреча Пушкина с Раевским. Но дотошные украинские историки-архивисты установили, что к моменту приезда Пушкина в Киев генералу Раевскому было предоставлено специально нанятое помещение в частном доме, выходящем на нынешний Крепостной переулок. Теперь на его месте стоит более позднее здание по улице Институтской, 29. Этот факт они называют загадкой. Если это действительно "загадка", то она очень многозначительна.
Зачем Бессарабии наместник
Пушкин и генерал Раевский, если судить по многим косвенным данным, два дня обсуждали на встрече в Киеве политическую ситуацию, складывающуюся тогда на юге Российской империи. Известно, что Пушкин созрел умственно необычайно рано. Известны проницательные слова Жуковского: "Когда Пушкину было 18 лет, он думал, как 30-летний человек; ум его созрел гораздо раньше, чем характер". Разговор шел на равных. Говорить было о чем. С 1711 под 1812 годы Бессарабия пять раз занималась русскими войсками. Бухарестский мирный договор 1812 года - договор между Российской и Османской империями - завершивший Русско-турецкую войну 1806-1812 годов, состоял из 16 гласных и двух секретных статей. Согласно четвёртой статье Порта уступала России восточную часть Молдавского княжества - территорию Пруто-Днестровского междуречья, которая и стала называться Бессарабией. К России отходили крепости Аккерман, Бендеры, Измаил, Килия и Хотин. Остальная часть княжества осталась под турецким господством. Граница между Россией и Портой была установлена по реке Прут до соединения ее с Дунаем, а затем по Килийскому руслу Дуная до Черного моря. Таким образом Россия получала статус придунайской державы. Секретные статьи предоставляли в пользование России полосу морского побережья Кавказа, протяженностью 40 верст.
Что касается так называемых дунайских княжеств - Молдавии и Валахии - то согласно заключенному после русско-турецкой войны 1768-1774 годов Кючук-Кайнарджийскому мирному договору, им предоставлялась автономия, а России - право официального покровительства над ними. Заметим, что термин "дунайские княжества" впервые был введён в обиход в Австрийской империи для их описания после подписания Куйчук-Кайнарджийского договора 1774 года. (В 1860-х годах они объединились в единое государство - Королевство Румыния.) По принятому султаном "в разъяснение" Кючук-Кайнарджийского мира акту (хатти-шерифу), никто из турецких должностных лиц не имел права пересекать границы княжеств. Это положение в полной мере относилось и к вооруженным силам. Однако территория княжеств по-прежнему входила в состав Османской империи, и Россия тоже не имела права вводить туда свои войска. Поэтому назначение генерала Ивана Инзова наместником в Бессарабии выглядело очень загадочным. Эта область в силу малой территории и малочисленности населения не могла составить отдельного наместничества. Речь шла, возможно, о начале какой-то новой геополитической игре в регионе.
В 1816 году в Бессарабии была введена должность полномочного наместника. Первым полномочным наместником края был назначен генерал-лейтенант А. Бахметьев, одновременно исполнявший обязанности наместника Подолья. К нему по протекции Каподистрия был переведен "на подмогу" Екатеринославский гражданский губернатор этнический грек И. Х. Калагеоргий. Но отношения у него с Бахметьевым не сложились, поскольку два сановника представляли разные группировки в имперской высшей администрации. Бахметьев старался отстранить Калагеоргия от дел, тот обвинял Бахметьева в том, что он будто бы игнорирует выборные принципы, которые был призван ввести. Калагеоргий также считал, что гражданский губернатор не должен напрямую подчиняться наместнику и стремился избавиться от его опеки. Речь шла о разных подходах к управлению Бессарабией, ее будущей судьбе.
Тогда же Михаил Сперанский составил проект учреждения наместничеств. Вся империя разделялась на 12 наместничеств, по 3-4 или более губерний в каждом; главное управление в каждом наместничестве поручалось наместнику и его совету, который "в малом размере должен представлять комитет министров"; власть наместника должна былы обнимать все части высшего управления, не только судебного, полицейского и хозяйственного, но духовного и учебного; устройство губерний следовало оставить на прежнем основании, но в каждой губернии учредить губернский совет по примеру наместнического.
В начале 1818 года был издан "Устав об образовании Бессарабской области", утвержденный Александром I. Этим законом вводились новые правила в администрировании и учреждался областной суд. Административное устройство края многим приближалось к существовавшему в России, за исключением Верховного Совета, которому принадлежала высшая административная и судебная власть. Кстати, логика наместничества была воплощена и в "Государственной Уставной Грамоте Российской Империи", разработанной в 1819-1821 годы канцелярией Н. Н. Новосильцева. Империя разделялась на большие области (наместничества), состоявшие из нескольких губерний "по мере народонаселения, расстояния, обширности и смотря на нравы, обычаи и особенные или местные законы, жителей между собой сближающие". Центральные государственные органы - исполнительные, законодательные и судебные - дублировались на уровне наместничеств. Законодательные органы последних - Сеймы наместничеств - участвовали в разработке местных законов, окончательное утверждение которых зависело исключительно от государя. В то же время Бессарабская область в силу малой территории и малочисленности населения все же лишалась статуса наместничества. Но этот проект так и остался на бумаге.
Тем не менее, у многих современников, как и у Пушкина и генерала Раевского, складывалось устойчивое ощущение того, что Александр I стремился преобразовать Россию, вводя федеративные начала в управление за счет создания конституционных автономий. Но против того выступили многие высокопоставленные петербургские сановники из так называемой "русской партии". В частности, министр финансов А. Д. Гурьев заявлял, что "опасно посевать семена разнообразных интересов и вводить начала федеративной системы в стране, которая всегда была унифицированной".
Но император Александр гнул свою линию. Выдавая инструкции послам, он писал: "Я должен одобрить у других то, что я счел необходимым ввести у себя. Вы приведете в пример национальную организацию, данную великому княжеству Финляндскому, Бессарабии и Царству Польскому... как неоспоримое доказательство возможности объединить желаемый веком образ правления с принципами порядка и дисциплины...". О Царстве Польском и Финляндии тогда поговаривали, что император Александр готовится предоставить им независимость. Теперь потенциально к этому ряду прибавлялась и Бессарабия. Поэтому повышенный интерес вызвало все то, что происходило в приграничных придунайских княжествах.
Крупная игра Каподистрия
В придунайских княжествах Стамбул использовал уникальную систему управления, назначая на посты господарей глав семейств греков-фанариотов. Так в 18 - начала 19 веков называли жителей стамбульского квартала Фанара в Османской империи, которые пользовались значительными привилегиями, в том числе на занятие высоких постов в администрации империи. Вводя фанариотов в статус этнического "правящего меньшинства", турки выдавливали из политики представителей двух валашских - Раковицэ и Каллимаки, одной албанской - Гика и одной греческой - Маврокордат - семей. Это максимально приближало положение Дунайских княжеств к статусу османских провинций. Формально правители княжеств избирались местными боярами, а затем утверждались султаном в Стамбуле. В то же время господари Валахии и Молдавии в начале 19-го века видели себя уже в роли наследников византийских кесарей. На вооружение была взята "Мегали Идеа" - "Великая Идея" - имперская судьба греческого народа. При этом отдельные фанариотские деятели, чувствуя ослабление мощи Османской империи, вынашивали планы реставрации Византийской империи.
В Стамбуле это видели и пытались чаще проводить замену господарей, чтобы лишить их возможности проводить сколько-нибудь последовательную политику. В итоге господари теряли уверенность в своем будущем и все больше засматривались на Россию и другие европейские страны. В результате Османская империя фактически утрачивала "имперскость", если под последней понимать гетерогенность ее политико-административного пространства, способного включать в себя максимально разнообразные уклады и интересы. Но были очевидные угрозы и для Российской империи.
В 1818 году Молдавия и Валахия стали заметным очагом деятельности греческих революционеров. В сентябре 1818 года руководящий комитет общества "Филики Этерия" принял решение официально просить Каподистрию, являвшегося ближайшим советником Александра I в балканских делах, войти в его состав. Переговоры было поручено вести Э. Ксантосу. В 1820 году он встретился в Петербурге с Каподистрией, чтобы уговорить его лично возглавить восстание. Последний советовал ничего не предпринимать, пока "не произойдет благоприятный для Греции поворот в европейской политике". Но он же содействовал появлению на политической сцене генерал-майора русской армии Александр Ипсиланти, потомка одного из молдавских господарей. 12 апреля 1820 года Ипсиланти подписал с этеристами соглашение.
Пушкин получил сведения о готовящемся прибытии Ипсиланти на юг России для встречи с эмиссарами из Греции, о его намерении посетить Одессу, где хранилась солидная военная казна революционеров, собранная местными и таганрогскими греками, и оттуда перебраться в Дунайские княжества. Это был новый и несколько неожиданный сценарий действий этеристов. Прежний заключался в том, что Ипсиланти должен был отправиться в Триест, где, набрав наемников, в ноябре 1820 года высадиться в одном из прибрежных пунктов Майны и поднять восстание греков. Именно для этой цели Ипсиланти получил заграничный паспорт за подписью Нессельроде. Но ситуация изменилась. Весной 1820 года резко обострились отношения между Али-пашой Янинским и Стамбулом. Еще в 1817 году Али-паша вошел в контакт с британцами, шантажируя их ростом греческого национализма. Те помогли ему создать небольшое государство, простиравшееся от Дурреса до залива Арта, что стало вызывать опасения у турецкого султана. В начале 1820 года султан Махмуд Второй собрал пятидесятитысячную армию и отправил ее на осаду Янины. При этом он отозвал войска из Болгарии и Фракии. К тому же турки оказались ослабленными и в придунайских княжествах: в Браилове, к примеру, их было только 700 человек, а крепости по правому берегу Дуная были почти лишены гарнизонов и припасов. Ипсиланти мог воспользоваться ситуацией.
В марте 1819 года в "Вестнике Европы" было опубликовано любопытное письмо к редактору из Бухареста. Прежде всего, автор сетовал на то, что в России мало достоверных сведений о придунайских княжествах, хотя они "часто русскими посещаемы". И далее пишет: "Князь Иван Караджа, а не Караджи, бывший Господарем Валахским, столько же Коллимахи, сколько на примере Князь Туркистанов может быть Князем Хованским. В последнюю войну с Турциею нынешний Господарь Молдавии был взят Русскими войсками в плен и проживал в Харькове, где многие его знают. Господаря Валахского и Молдавского Порта не может смести в силу статьи Бухарестского трактата, сменить прежде окончания семилетнего правления; и так Караджа сего не мог бояться, а разве что обманом, или хитростию был бы предан смерти - но и етого, думаю, в настоящее время он опасался. Зная о каверзах первого Драгомана Порты Оттоманский, своего зятя Михайла Суцо, он боялся, чтоб его не заставили дорого заплатить по окончании семилетнего правления (оно кончилось бы в будущем июне месяце) за нажитые им сокровища, которыми, по видимому, мало делился. Князь немедленно собрал диван, сдал правление одному из знаменитейших бояр. За месяц до отъезда Караджи всем известно было его намерение. Он дивана не созывал, а просто со всею своею фамилией в четвертом часу по полудни отправился близлежащую деревню Баниасо, оттуда отправился по дороге, ведущей к городу Плоешти, а оттуда в Трансильванской город Кронштад, по здешнему Брашова. Он теперь находится в Женеве, с ним жена его, две дочери Ралу и Смарагда, сын Бейзаде Константин, два зятя Греки Фаналиоты. Большой сын Князя, Бейзаде Георгий, до сих пор покойно поживает в Константинополе. На сих днях ожидаем сюда вновь назначенного Господаря, Александра Суцо; он женат на дочери старого Каллимахи, и был уже некогда Господарем Молдавским, потом назначен вместо Князя Ипсиланта Господарем сюда, но был принужден удалиться, когда сей вместе с Российскими войсками сюда возвратился".
Приведем еще одну важную информацию из журнала Northamerican review 1828 года: "Семилетнее время, как мы уже заметили, от Порты назначено было периодом княжения по обычаю Турецкому; ибо и Паши, по истечении сего срока, перемещаются или и совсем оставляются от службы. Для Караджи такому сроку надлежало кончиться 1819-го. Но еще в предыдущем годе, по некоторым признакам угадывая, что Порта вознамерилась, посредством шелкового снурка, положить конец его правлению, он со всем семейством своим убежал в Седмиградскую область; оттуда, через Австрию приезжал в Россию; наконец поселился в Тоскане, где живет доныне. При отбытии из Валахии в свите его находился Александр Маврокордато, который при первом восстании немедленно отправился из Италии в Грецию, где с того самого времени доныне продолжает играть важную роль. После Караджи принял Господарство Александр Суццо, глава Греческой фамилии того же имени, фамилии неприязненной Ипсилантиям, и которая своими происками до 1806 года немало, как изо всего видно, содействовала тому, что Ипсиланти должен был удалиться из Константинополя в Россию".
Таким образом, Ипсиланти получал реальную возможность разыграть в Валахии "карту" господаря Суццо. Но достигнуть успеха можно было только в том случае, если бы его поддержала Россия. Ипсиланти, зная, что Турция не имеет права вводить свои войска в Дунайские княжества без согласия России, полагал, что при восстании в придунайских княжествах Порта непременно отправит свои войска для усмирения возмутившихся. То есть нарушит договор, что даст право России объявить ей воину. Прецедент уже был: в 1806 году поводом к войне России с Османской империей явилось смещение султаном со своих постов правителей Валахии и Молдавии по настоянию прибывшего в Константинополь наполеоновского генерала Ф. Себастиани. Это было нарушением прежних договоров между Россией и Османской империей, по которым правители Дунайских княжеств могли назначаться и смещаться только с согласия России. Султан, опираясь на помощь Франции, стремился к реваншу - к возвращению Крыма. Тогда он демонстративно закрыл проход через черноморские проливы российским судам. Османская империя во времена Пушкина уже была в состоянии надлома, но еще сохраняла свое величие. Вот почему вскоре Пушкин после встречи с генералом Раевским отправился в интригующую и не разгаданную до сих пор поездку в Крым. Об этом в следующем очерке.
/Станислав Тарасов/ ИА REGNUM /
|
