16.01.2012
Паралич губернатора
17 мая 1820 года Пушкин приехал в Екатеринослав. Карты почтовых трактов Российской империи начала 19-го века позволяют точно называть станции, которые проезжал поэт: Верхнеднепровск, Романково, Таромское, Сухачевку, Диевку, Новые Кайдаки. Так он оказался в городе, который был старше его всего на 12 лет, но уже считался административным центром большой Екатеринославской губернии, раскинувшейся тогда от Дона до Ингула, на юге - до Азовского моря. В Малом энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона указывается: "правильное заселение края началось с половины 18-го столетия; до того здесь кочевали разные народности. Русские (казаки-запорожцы) появились здесь в 15-ом веке. Губерния образована в 1803 году".
Краеведы, учитывая, что Пушкин не оставил письменных впечатлений, которые мог произвести на него Екатеринослав, считают, что он мог видеть только заспанный, маленький провинциальный городок, по заросшим сорняками улицам которого бродили стреноженные лошади, свиньи, коровы и рылись в мусоре курицы. Считается, что первым заложенным зданием в Екатеринославе был Преображенский собор, а первым построенным - Потемкинский дворец. К моменту приезда Пушкина резиденция князя Потемкина, некоронованного короля южных владений Российской империи, была в руинах: крыша провалилась, полы сгнили, сад заброшен. Но Потемкин так и не успел побывать в этом дворце - умер в бессарабской степи.
Конечно, при проявлении здесь исторической любознательности, Пушкин мог бы многое вспомнить и описать. К примеру, что именно у этого берега Днепра Екатерина Вторая ступила на землю с галеры во время своего путешествия по югу страны в 1787 году, о том, как был поставлен первый из тех каменных столбов, которые на дороге в Крым встречались через каждые семь верст. Это была так называемая "екатерининская миля". Увы, всего это в письменном наследии Пушкина нет. У него были иные задачи. Напомним, что на юг он был направлен дипломатическим курьером всего на пять месяцев. Если вести отчет от мая месяца, то срок его командировки истекал в сентябре 1820 года. В Екатеринославе Пушкин пробыл 18 дней - до 5 июня, момента отъезда на Кавказ и в Крым. Но и в Екатеринославе он создал тайну, которую можно разгадать, если выстраивать события в хронологической последовательности.
Но сначала выстроим диспозицию. В Екатеринославе губернатором был Иван Христофорович Калагеоргий, ранее вступивший в схватку с наместником Бессарабии Бехметьевым, и проигравший ее. Там же, как в Одессе и Кишиневе, размещалась контора "Попечительского комитета по устройству колонистов южной России", которой руководил генерал Иван Инзов. Дом, в котором он жил сохранился до сих пор: солидный особняк, над которым, правда, уже в ХХ веке вырос второй этаж, а само здание раздалось в ширину. Но окна, перекрытия, фасад - те же. Мог ли генерал Инзов оставить жить на несколько дней в этом доме дипломатического курьера из Санкт-Петербурга? Да, мог. Тем более, что если исходить из доминирующей версии пушкинистов, поэт вручил ему утвержденную императором Александром Первым депешу от Коллегии иностранных дел, извещавшую о назначении его полномочным наместником Бессарабского края. Но в "Материалах для биографии А. С. Пушкина", составивших первый том анненковского издания сочинений поэта, который вышел в свет в начале 1855 года, незадолго до смерти Николая I, говорится следующее: "Почти в одно время с прибытием Пушкина генерал Инзов назначен был исправляющим должность полномочного наместника Бессарабской области, причем и самый комитет о колонистах переведен в Кишинев - главный город области. Генерал Инзов говорил, что и новое назначение, и вновь определенный чиновник равно озаботили его и заставили не раз призадуматься о своих обязанностях".
Известно, что Николай Первый основательно подчистил архивы времен Александра Первого, часто выступал чуть ли не в роли первого цензора исторических работ. Так что замечание П.В. Анненкова о том, что Инзов был извещен до приезда Пушкина о своем назначении на пост наместника Бессарабии и что он был озабочен "вновь определенным чиновником" выглядит многозначительно.
Так что же привез в своем бауле Пушкин Инзову? Вот что пишет в этой связи Юрий Михайлович Лотман: "Пушкин направлялся в Екатеринослав, где в это время находилась резиденция начальника иностранных колонистов на юге России Инзова. Однако начальник Пушкина, либеральный министр граф Каподистриа в письме Инзову изложил все "либеральные вины" дипломатического курьера". Можно предполагать следующее: Каподистрия, возможно, с одной стороны, извещал Инзова о уже принятом решении зачислить Пушкина в аппарат наместника "вне штата" (такой информацией располагают пушкинисты), с другой - выражал ему политическое недоверие, рекомендовал Инзову отправить Пушкина назад в Петербург. Заметим, что в аппаратном смысле эта операция была проведена безупречно. В письме Инзову статс-секретаря Коллегии по иностранным делам Каподистрия по поводу Пушкина пишет следующее: "Удалив его на некоторое время из Петербурга, доставив ему занятие и окружив его добрыми примерами, можно сделать из него прекрасного слугу государства или, по крайней мере, писателя первой величины... Соблаговолите просветить его неопытность". И подпись Александра I "Быть по сему". Ключевой фразой в этом послании является "удалил его на некоторое время".
Сюжетная сторона взаимоотношений Каподистрия - Инзов фактически не прописана пушкинистами. Инзов являлся протеже статс-секретаря Коллегии по иностранным делам. Сохранилась и некоторая переписка между этими двумя личностями относительно Пушкина. Но большей частью хронологически она относится к более позднему периоду, когда Каподистрия забрасывал Инзова запросами относительно поведения Пушкина. И получал в целом позитивные отклики. В своем "Воображаемом разговоре с императором Александром I" Пушкин писал, что "генерал Инзов - добрый и почтенный старик", "русский в душе", "доверяет благородству чувств, потому что сам имеет чувства благородные", что он "со всеми вежлив", "не опрометчив, не верит пасквилям". На основе этого историки описывают генерала Инзова в образе "добродушного, увлеченного мистикой администратора". Но когда позже Пушкин столкнулся в противостоянии с Новороссийским генерал-губернатором Михаилом Семеновичем Воронцовым, который поднял вопрос об его удалении из Одессы, то Воронцов в своем письме в МИД сослался на досье, предоставленное ему генералом Инзовым: "Одесса, 24 марта 1824 г. Его сиятельству графу Нессельроде. Граф! Ваше сиятельство осведомлены об основаниях, по которым молодой Пушкин был послан несколько времени тому назад с письмом графа Каподистрии к генералу Инзову. При моем приезде сюда этот генерал, если можно так выразиться, вручил его мне..". Инзов помогал Воронцову осуществить в отношении Пушкина тот сценарий, на который он не решился сам, или ему помешали определенные обстоятельства.
Но вернемся в Екатеринослав. Видимо, генерал Инзов общаясь с Пушкиным, дал ему понять о наличии неблагоприятной для него рекомендации из Санкт-Петербурга. Если мы примем эту версию за основу, то дальнейший ход событий вписывается в логику процесса. Начнем с того, что местные краеведы утверждают, что Пушкин в Екатеринославе остановился в доме Тихова, который содержал едва ли не лучший в то время постоялый двор. Затем по непонятным причинам он переехал на Мандрыковку (Цыганский кут). По одной из версий, через несколько дней после прибытия в Екатеринослав Пушкин получил приглашение на бал, устроенный губернатором в честь назначения Инзова на новую должность, а не в его честь, как утверждают многие историки. В моде тогда были белые лосины. Шились они из кожи лося или оленя. Для лучшего облегания их надевали влажными с помощью мыльного порошка. Высыхая на теле, лосины стягивали кожу. Пушкин явился на бал в... прозрачных лосинах. Это был открытый вызов и Инзову и протеже Каподистрии губернатору Ивану Калагеоргию. Из воспоминаний Андрея Фадеева, начальника канцелярии Попечительного Комитета колонистов: "Пушкин был в кисейных панталонах, прозрачных, без всякого нижнего белья! Жена губернатора, г-жа Шемиот, рожденная княжна Гедройц, старая приятельница матери моей жены, чрезвычайно близорукая, одна не замечала этой странности. (Отметим в скобках, что историки часто путают губернаторов Екатеринослава того времени: Калагеоргия и Викентия Леонтьевича Шемиота. Первый был военным губернаторов, второй - гражданским). Здесь же присутствовали три дочери ее, молодые девушки. Жена моя потихоньку посоветовала ей удалить барышень из гостиной, объяснив необходимость этого удаления. Г-жа Шемиот, не доверяя ей, не допуская возможности такого неприличия, уверяла, что у Пушкина просто летние панталоны бланжевого, телесного цвета; наконец, вооружившись лорнетом, она удостоверилась в горькой истине и немедленно выпроводила дочерей из комнаты. Тем и ограничилась вся демонстрация, хотя все были возмущены и сконфужены, но старались сделать вид, будто ничего не замечают. Хозяева промолчали, и его проделка сошла благополучно".
Не совсем так. Из письма генерала Раевского: "13 июня 1820 года. В Екатеринослав приехал к десятому часу ночи к губернатору Калагеоргию, который имел удар от паралича, но болезни своей не знает".
Отставка губернатора и кадровая чистка
11 апреля 1820 года император Александр подписал указ о выводе Черноморского войска из-под юрисдикции Таврической губернии и подчинении его начальнику Кавказского корпуса генералу Ермолову. 25 мая появился еще один указ императора об отставке Херсонского военного губернатора графа Александр-Андро Ланжерона и об образовании отдельного Одесского градоначальства. Причиной таких решений стали заметно участившиеся военные столкновения с турками на Черноморской кордонной линии.
Эта история начинается с полученного еще 17 октября 1819 года от торговавшего с закубанцами армянина Миноса Косокира сообщения о намерении паши Анапы Сейд Ахмета, как говорится в одном документе, "подтолкнуть лидеров горских племен натухайского, сапсугского, абазехского и чичинейского к возобновлению набегов на все пункты черноморской границы, а в особенности на Екатеринодар". Информация оказалась достоверной, но она была проигнорирована Ланжероном. Свидетельствует Жак-Виктор-Эдуард Тэбе де Мариньи, который с 1809 года был на русской службе на Черноморском побережье Кавказа: "В Анапе состоялись две ассамблеи черкесских князей, и паша Сеид-Ахмет совершил поездку вглубь страны на расстояние 8 лье от крепости. Он старался выполнить важную миссию - добиться, чтобы народности, живущие вблизи от Кубани, принесли присягу на верность султану и подчинение турецким законам; чтобы достичь этой цели, он льстил попеременно наиболее преданным Порте князьям и вассалам тех князей, которые вовсе не хотели иностранного ига; он поэтому поддерживал жалобы вассалов против злоупотреблений властью со стороны их сеньоров, говоря им, что князья - бездельники, проводящие все время в седле и пользующиеся плодами их труда. Именно Сеид-Ахмету приписывают падение власти князей-шапсугов. Этому паше удалось добиться принятия присяги кабардинцами, абазехами и бжедухами, и во время моего пребывания в Анапе он назначил турка для управления ими".
В этой связи полномочному представителю России в Константинополе барону Григорию Александровичу Строганову было поручено вступить в переговоры с османской администрацией. Как пишет историк российской дипломатии Е.П. Кудрявцева, Строганов прибыл в Турцию осенью 1816 года в ранге чрезвычайного посла и полномочного министра не без протекции Каподистрии. После заключенного в 1812 году русско-турецкого Бухарестского мирного договора между двумя странами оставался ряд вопросов, решить их и вменялось в обязанность новому посланнику. Среди нерешенных были такие проблемы, как разграничение на Кавказе, статус Дунайских княжеств и Сербии, ряд экономических вопросов, связанных с режимом судоходства через проливы. Прибыв на место назначения, Строганов получил от Каподистрии, курировавшего Османскую империю, жесткие инструкции. Приведем некоторые фрагменты из писем Каподистрии Строганову: "Здесь Вас признают не только за представителя императора, но и за патрона греков", "ничего не добиваются от турок только с помощью слов, мы ничего не делали, как только занимались болтовней с людьми, которые не могли поверить нам на слово". Это не совпадало с официальным курсом императора Александра Первого - "тщательно избегать в ходе переговоров всяких угроз войной". Так что не приходится удивляться, что 23 января 1820 года на Черноморской линии начались боевые действия. 1-го февраля, как тогда писали, "значительные шайки злодеев" показались на левой стороне Кубани. Набеги продолжались и позже постоянно в разных пунктах границы. На Кавказе запахло войной, что тогда вписывалось в сценарий действий гетеристов.
19 апреля 1820 года император утвердил указ о переселении 25-ти тысяч семей малороссийских казаков Черниговской и Полтавской губерний на Кавказ. Вслед за этим по высочайшему повелению в регион был направлен инженер-подполковник Парокья для инспекции укреплений Черноморской кордонной линии. При этом Черноморская кордонная линия сдвигалась несколько вниз по течению Кубани, а все посты были переведены на правую сторону реки. Левый берег Кубани почти сплошь был покрыт тогда лесом. Поэтому против каждого селения на левом берегу расчищались обширные площади. Но этого было недостаточно. Ермолов готовил кадровую реформу в Черноморской кордонной линии: вводилась должность походного атамана Донских полков в отдельном Кавказском Корпусе и "начальника передовой Войска Черноморского кордонной стражи". В ноябре 1820 года эту должность займет генерал-майор М.Г. Власов. В то же время выяснялась очевидная связь части заинтересованных российских политиков и гетеристов в развязывании очередной русско-турецкой войны. Губернатор Ланжерон занимал в этой цепочке особенное место.
Кому был нужен статус порто-франко для Одессы
Ланжерон, как установили историки, был тесно связан многими интересами с Каподистрией, с Калагеоргием и генералом Инзовым по греческим проблемам. При его губернаторстве в Одессе пустило глубокие корни масонское движение. В ноябре 1817 года открывается ложа "Понт Евксинский" - "du Pont Euxin" - одна из шести масонских лож Шотландского обряда 9-й Великой российской масонской провинции (9-й провинцией руководил граф С.Ланской). Возглавил одесскую ложу сам губернатор, великий мастер, наместным мастером числился вице-консул Франции в Одессе Адольф Шалле. Существовала в Одессе и "Анатолийская ложа" куда входили, в основном, греческие купцы из известных в городе фамилий: Маразли, Зорифи, Ралли, Маврокордато, Родокиноки, Трооки, поддерживавшие тесные контакты с фанариотами в Стамбуле.
После того, как в конце 18 - начале 19-го веков фанариоты проникли и укрепили позиции в правительственном аппарате Османской империи, а в Российской империи стало набирать силу греческое торговое и политическое лобби, появилась возможность координировать их совместные действия. Первые признаки этой работы реально стали проявляться еще при Дюке де Ришельё, прапраправнучатом племяннике знаменитого кардинала Ришельё. В 1803 году Александр Первый назначил его градоначальником Одессы, в 1805 - генерал-губернатором Новороссийского края. Герцог добился снятия с Одессы налогового бремени, ввел свободный транзит для всех товаров, привозимых морем через Османскую империю в Одессу. На "дрожжах" Решелье росли и набирали силу в Российской империи греческие негоцианты. В период, когда Англия в борьбе с Наполеоном придерживалась континентальной блокады, она заявила об отказе признавать статус нейтральных судов. Поэтому товары турецкого и восточного происхождения направлялись - сначала в Одессу, а оттуда, через Русскую Польшу, в Австрию и Францию. Через Одессу стали проходить большие деньги, и вскоре пришла и большая политика.
В момент подписания в 1812 году Бухарестского мира с Османской империей, который во многом предопределял судьбу Бессарабии, придунайских княжеств, да и всех Балкан, Ришелье, получил сведения о наличии ограниченных запасов хлеба в Стамбуле. Под предлогом давления на турок с целью подписания ими мира, он запретил вывоз хлеба из Южных областей России через Одессу в столицу Османской империи. За это ему рукоплескали в Санкт-Петурбурге и в Стамбуле. Первый - за "патриотический порыв", вторые - в лице фанариотов - за то, что им дали возможность хорошо заработать на поставках хлеба из Египта. Убытки понесли русские помещики.
Ришелье вынашивал проект, чтобы Одесса получила статус порто-франко. "Россия - писал Ришелье в своем письме Александру Первому - должна все сделать, чтобы привлечь к себе товары Востока, именно из Смирны, которая теперь является главным их складочным местом. Товары доставляются в Смирну со всех мест Азии сухим путем; но можно найти для этого более удобное место, например, Синоп, на южном берегу Черного моря, и затем установить правильные сообщения Синопа с Одессой. Для этого надо представить только некоторые льготы торговцам". Тогда мало кто задумывался над тем, что речь идет об осуществлении масштабного геополитического проекта, призванного в будущем создать устойчивую финансово-экономическую и торговую основу для государства гетеристов - возрожденной Византии. Поэтому он настаивал на освобождении от платежа податей греков, об облегчении постойной повинности для некоторых городов Крымского полуострова, и т. д. Тем не менее 26 сентября 1814 года император Александр Первый вынужден был с ним расстаться. Герцог был рассеян и печален, но дело его продолжало жить.
16 апреля 1817 года появился указ императора Александра о предоставлении Одессе статуса порто-франко. Город на 30 лет получил право беспошлинно ввозить заграничные товары и продавать их не только на строго ограниченной территории. Одесса превращалась в складочное место для направления европейских товаров в турецкий Синоп, в Австрию и, что важно отметить, в придунайские княжества. Кстати, заметим, что эта дата совпадает с моментом активизации в Одессе гетеристов. Пошла контрабанда, большие деньги и вновь явилась большая политика. Вот, к примеру, как описывает расстановку политических сил в высших эшелонах власти в своих "Записках" граф Александр Иванович Рибопьера: "Сделавшись порто-франко, Одесса росла не по дням, а по часам и торговлею своею оживляла всю новую России. Успехи эти возбудили недовольство в бароне фон Кампенгаузене, бывшего градоначальника в Таганроге (1805-1809), государственного казначея и государственного контролёра (протеже графа Аракчеева - С.Т.) Он стал всячески поносить Одессу и, задев за чувствительную струну Гурьева (министр финансов - С.Т.), докладывал ему о контрабанде, которую будто бы развивал в страшных размерах Одесский порто-франко. Из этого вышло крупное дело. Министр решился уничтожить порто-франко, не смотря на то, что срок окончания дарованной городу льготы был еще весьма отдален. Окончательное решение было отложено, и он положил отправить в Одессу доверенного человека, который мог бы ближе познакомить его с важным этим предметом. Графы Каподистрия и Несселъроде были моими друзьями; они знали и разделяли мой образ мыслей касательно Одессы и указали на меня Государю. Гурьев сильно возстал против моего назначения, представляя, что я ему необходим и что он меня никак не может отпустить на столь долгий срок. Приезд мой в Одессу возбудил всеобщую панику. Генерал-губернатор граф Ланжерон, с которым я был очень близок, добрейший и любезнейший из людей, но ветренный, болтливый и вечно все обращавший в шутку, тотчас же по приезде моем прозвал меня Одесским тираном. Мне посчастливилось всем угодить. Граф Гурьев убедился в верности моих представлений; он вместе с князем Кочубеем поддержал в Комитете Министров предложенныя мною меры, и доклад мой удостоился высочайшаго утверждения. Князь Кочубей, выказывавший мне постоянно снисходительную благосклонность, остался так доволен Одесскими моими представлениями, что задумал поручить мне управление Министерством Внутренних Дел. Сам он, по нездоровью, уезжал в заграничный отпуск, но представил об этом Государю, который было согласился на его предложение; но Аракчеев желал видеть на всех должностях людей ему преданных, и под предлогом моего отсутствия (я еще был в Одессе) выдвинул вперед Кампенгаузена, который и был назначен управлять Министерством Внутренних Дел. Под конец пребывания моего в Одессе я съездил в Бессарабию, в Измаил (!), поклониться могиле отца моего".
Кстати, русский шведского происхождения Балтазар Кампенгаузен сохранил редкий для России тип честного, неподкупного чиновника. Неслучайно он добился указа императора Александра Первого, чтобы к Таганрогскому градоначальству были присоединены города Ростов, Нахичевань и Мариуполь, а в июне 1808 года градоначальник был освобожден от подчинения административным органам Новороссийского края и подчинен непосредственно центральным правительственным учреждениям.
Таким образом, через миссию Пушкина вырисовываются две линии противостояния в определении политики на юге России. Первая - Каподистрия-Кочубей-Инзов-Калагеоргий-Ланжерон. Из этой цепочки в момент пребывания Пушкина на юге были "выбиты" две фигуры - Калагеоргий-Ланжерон. Любопытно, что Лажерон чувствовал нависающую над ним тучу и предпринял известный ход: представил императору Александру проект об отмене табели о рангах, предлагал отменить все чины по гражданскому управлению в России, ввести новое начало в управление страною. Император игнорировал проекты "одесского реформатора". Чтобы избежать скандала, Ланжерону указали на "допущенные им некоторые беспорядки в его управлении" и отправили в отставку. Все было, как обычно.
Вторая цепочка - Бенкендорф-Аракчеев-Гурьев-Раевский-Ермолов удерживала позиции. На чьей стороне был Пушкин? 24 сентября 1820 года он пишет брату Льву: "Должно надеяться, что эта завоеванная сторона (юг России и Кавказ - С.Т.), до сих пор не приносившая никакой существенной пользы России, скоро сблизит нас с персиянами безопасною торговлею, не будет нам преградою в будущих войнах - и, может быть, сбудется для нас химерический план Наполеона в рассуждении завоевания Индии". Как видно, Пушкин квалифицирует политику статс- секретаря Коллегии Иностранных дел Каподистрия на юге как не соответствующую интересам России. И, вспоминания об неудавшемся индийском походе императора Павла Первого и Наполеона Бонапарта, указывает на необходимость активизации внешней политики в сторону Закавказья и Средней Азии с выходом на широкое сотрудничество с Ираном, и с опорой на союз с Францией.
Бросок на Кавказ
В уже цитирванном письме брату Льву Сергеевичу Пушкин пишет: "Приехав в Екатеринославль, я соскучился, поехал кататься по Днепру, выкупался и схватил горячку, по моему обыкновению. Генерал Раевский, который ехал на Кавказ с сыном и двумя дочерьми, нашел меня в жидовской хате, в бреду, без лекаря, за кружкою оледенелого лимонада". Краеведы уже не первый год ломают голову над тем, как соотнести "лучший постоялый двор" Тихова с "жидовской хатой". Убедительного ответа пока не существует. Сохранилось еще одно известное свидетельство - мемуарная записка доктора Евстафия Рудыковского, военного врача генерала Раевского: "4 июня в 10 часов вечера едва я, по приезде в Екатеринослав, расположился, после дурной дороги, на отдых, ко мне, запыхавшись, вбегает младший сын генерала: "Доктор! Я нашел здесь моего друга; он болен, ему нужна скорая помощь, поспешите со мной!" Нечего делать: пошли. Приходим в гадкую избенку, и там, на досчатом диване, сидит молодой человек, небритый, бледный и худой. "Вы нездоровы?" - спросил я у незнакомца. - "Да, доктор, немножко пошалил, купался; кажется, простудился". Осмотревши тщательно больного, я нашел, что у него была лихорадка. На столе перед ним лежала бумага. - "Чем вы тут занимаетесь?" - "Пишу стихи". Нашел, думал я, и время и место. Посоветовавши ему на ночь напиться чего-нибудь теплого, я оставил его до другого дня. Мы остановились в доме губернатора Ивана Христофоровича Калагеоргия, управлявшего губернией. Поутру гляжу - больной уже у нас: говорит, что он едет на Кавказ вместе с нами. За обедом наш гость весел и без умолку говорит с младшим Раевским по-французски. После обеда у него озноб, жар и все признаки пароксизма. Пишу рецепт. "Доктор, дайте чего-нибудь получше, дряни в рот не возьму": Что будешь делать? Прописал слабую микстуру. На другой день закатил ему хины. Пушкин морщился".
28 мая, Пушкин, вместе с Раевскими отбыл на Кавказ, где пробыл два месяца, а пятого августа 1820 года они вместе с Раевскими отправились в Крым. Генерал Раевский известил начальника отдельного Грузинского корпуса войск на Кавказской линии генерала от инфантерии Алексея Петровича Ермолова с просьбой оказать содействие в безопасном проезде. Ермолов откликнулся из Тифлиса двумя распоряжениями: генералу Сталю и полковнику Матвееву, чтобы они обеспечили безопасный проезд генерала Раевского вдоль подчиненных им кордонных линий. К этому предписанию был приложен и строго выверенный маршрут движения.
Лирические подробности пребывания на Кавказе - впечатления Н. Н. Раевского, а также самого Пушкина - хорошо описаны и известны. Сейчас о другом. Инзов в июне 1820 года сообщал почт-директору К. Я. Булгакову о Пушкине: "Расстроенное его здоровье в столь молодые лета и неприятное положение, в котором он по молодости находится, требовали с одной стороны помощи, а с другой - безвредной рассеянности, а потому я и отпустил его с генералом Раевским, который в проезд свой через Екатеринослав охотно взял его с собой. При оказии прошу сказать об оном графу И. А. Каподистрия. Я надеюсь, что за сие меня не побранит и не назовет баловством: он малый, право, добрый, жаль только, что наскоро кончил курс наук, одна ученая скорлупа останется навсегда скорлупой". Это означало, что Инзов давал понять Канадострии, что принял решение оставить Пушкина при себе. И только после отъезда Пушкина на Кавказ и в Крым, в рапорте императору от 28 июля 1820 года Инзов докладывал о своем прибытии в Кишинев и вступлении в должность наместника Бессарабии. Он что-то выжидал. Уж не отмены ли указа о назначении наместником?
Что же касается генерала Александр Ипсиланти, то он оказался в Одессе вместо планируемых апреля-мая, на которые выпала пушкинская "кадровая чистска", только в начале августа вместе со своими братьями Дмитрием, Георгием и Николаем. Гетеристы уже проигрывали во времени, ситуация в регионе у них выходила из-под контроля. Но они не отказались от действий. Об этом в следующем очерке.
/Станислав Тарасов/ИА REGNUM/
|
