Присоединение Бессарабии к СССР(ч.2)Социально-экономическое и политическое положение народных масс в Бессарабии
| [ ] |
28.06.2012, 11:58 |
К концу второй пятилетки в нашей стране в основном было построено социалистическое общество. Советский Союз превратился в могучую индустриально-колхозную державу. В результате победы социалистического способа производства в корне изменилась классовая структура советского общества. Эксплуататорские классы были ликвидированы, создалось социально-политическое и идейное единство народа. Утверждение социалистической системы в экономике страны создало необходимые условия для^ неуклонного роста общественного производства и на этой основе систематического повышения благосостояния трудящихся.
Построение социализма в СССР в условиях враждебного капиталистического окружения и постоянной угрозы нападения извне явилось беспримерным всемирно-историческим подвигом советского народа, возглавляемого ленинской партией коммунистов.
Вместе со всем советским народом путь социалистических преобразований в эти годы прошли и трудящиеся Молдавской АССР. В республике были достигнуты большие успехи в индустриализации народного хозяйства, была завершена социалистическая реконструкция сельского хозяйства, успешно осуществлялась культурная революция. Бурный рост экономики, неуклонное повышение материального благосостояния трудящихся Страны Советов оказывали большое революционизирующее влияние на трудовые массы оккупированной Бессарабии, изнывавших под гнетом иноземных поработителей и местных эксплуататоров.
Правящие круги буржуазно-помещичьей Румынии превратили Бессарабию в аграрно-сырьевой придаток и рынок сбыта промышленной продукции крупных монополий Старого королевства. Именно в этом скрываются причины того факта, что важнейшие отрасли экономики — промышленность, сельское хозяйство, кредитная система и транспорт пришли в упадок, а на этой основе еще больше усилился процесс обнищания народных масс. Результаты этой грабительской политики королевской Румынии по отношению к Бессарабии сказались особенно в последние годы ее оккупации.
Процесс стабилизации капитализма после первой мировой войны, как известно, был прерван разразившимся в 1929 г. мировым экономическим кризисом, который был наиболее глубоким, длительным и всеохватывающим из всех пережитых ранее капиталистическим миром. Он развивался на основе всеобщего кризиса капитализма, теснейшим образом был с ним связан и повлек за собой невиданное обострение всех основных противоречий капиталистического общества. В условиях слаборазвитых в промышленном отношении аграрных стран, к числу которых принадлежала буржуазно-помещичья Румыния и оккупированная Бессарабия, слияние кризиса в промышленности с хроническим аграрным кризисом имело особо тяжкие последствия.
В годы кризиса еще больше усилил свои позиции крупный промышленный и финансовый капитал, ибо, по определению В. И. Ленина, «кризисы — всякого рода, экономические чаще всего, но не одни только экономические — в свою очередь в громадных размерах усиливают тенденцию к концентрации и к монополии»1. Начавшаяся с 1934 года в капиталистическом мире глубокая и затяжная депрессия усилила эту тенденцию. В 1936 г. промышленные предприятия с капиталом свыше 100 млн. лей каждое составляли 0,5%, но они располагали более чем 80% акционерного капитала в промышленности Румынии2. Почти все основные отрасли добывающей и перерабатывающей промышленности — металлургическая, горнорудная, нефтяная, текстильная, стекольная, сахарная были картелированы. В металлургической промышленности, например, картелированные-предприятия контролировали 98% всего инвестированного капитала этой отрасли, в стекольной — 70, в промышленности строительных материалов — 60, в бумажной — 70% капитала3.
Характерная особенность экономического развития буржуазно-помещичьей Румынии, как и других стран капитализма в период между двумя мировыми войнами — процесс сращивания государственного и монополистического капитала при тесном переплетении «национального» с иностранным капиталом. Причем укрепление его позиций происходило не только в промышленной и банковской сферах, но и в сельском хозяйстве. В закупке и торговле хлебом в Румынии господствующее положение занимал «Союз экспортеров зерна», объединявший в 1939 г. 286 торговых фирм. Ведущее место в нем принадлежало широко известным на мировом хлебном рынке монополиям «Луи Дрейфус и К°», «Бунге», «Компания континенталэ де екс-порт», «Експортул череалелор», «Содак» и др.1
Колониальная политика правящих кругов буржуазно-помещичьей Румынии по отношению к Бессарабии, хищнические действия румынского и иностранного капитала в 30-х годах еще более подорвали экономику края, ухудшили положение широких народных масс. В промышленности оккупированной Бессарабии преобладало мелкое кустарное производство, основанное преимущественно на ручном труде. По данным Бессарабского областного инспекториата труда, в 1935 г. в крае насчитывалось более 10 тыс. промышленных предприятий. По количеству рабочих они распределялись следующим образом: до 5 человек — 9510 предприятий (95,1%), свыше 5 — 457 (4,1%) и лишь 224 предприятия (0,8%) относились к цензовым, т. е. имели по 20 и больше рабочих каждое2. Во всех этих предприятиях было занято 31 167 работников по найму, из которых около 60% были неквалифицированные рабочие и ученики, что свидетельствует о низком уровне производства, о преимущественном применении малооплачиваемого труда неквалифицированных рабочих и учеников-подростков.
Наступившее некоторое оживление в промышленности в последующие после кризиса годы коснулось и Бессарабии. Однако этот процесс проходил здесь однобоко и медленно. Инвестированный капитал в цензовой промышленности края 1937 г. (782 млн. лей) не достиг даже уровня 1928 г. (790 млн. лей). А это значит, что каких-либо значительных капиталовложений в промышленности не производилось. Несмотря на некоторый рост мощностей двигателей в цензовой промышленности Бессарабии (на 15,9%), она по-прежнему оставалась на самом низком уровне по сравнению со всеми провинциями королевской Румынии.
К 1937 г. произошло незначительное увеличение численности рабочих (на 3,1%), в то же время сократился фонд заработной платы (66,4% от уровня 1928 г.). Это свидетельствует о том, что в погоне за прибылями капиталисты усиливали эксплуатацию рабочего класса и интенсифика-' цию труда, не производили каких-либо затрат для улучшения условий труда и техники безопасности на производстве. Дабы внушить общественности представление о «благополучии» и даже «процветании» промышленности в Бессарабии, румынская официальная статистика включала в число цензовых предприятий и бездействующие. В 1934 г. из 228 предприятий не функционировало 88, в 1935 г. бездействовало 59 предприятий, но все они были включены в число действующих. В журнале «Басарабия економикэ» приводятся следующие данные: из 208 предприятий в 1937 г. полностью не работало 45, официальная же румынская статистика показала 196 действующих предприятий, включив в это число и 33 бездействующих1.
После кризиса 1929—1933 гг. в условиях колониальной политики, проводившейся королевским правительством, постоянно ухудшалась структура промышленности края. Некоторый рост ее продукции (на 22% в 1937 г. по отношению к 1928 г.) происходил главным образом за счет пищевой промышленности при одновременном снижении доли продукции других отраслей. Если в 1928 г. доля продукции текстильной промышленности составляла 5,2 и металлообрабатывающей— 2,8%, то в 1937 г. она сократилась соответственно до 1,5 и 0,8%, а мизерная доля производства строительных материалов и кожевенной промышленности сократилась соответственно от 0,2 до 0,06 и от 0,3 до 0,07%. Значительно сократилась также и доля продукции химической промышленности — от 1,2 до 0,4%.
Судя по данным официальной буржуазной статистики Румынии, несколько увеличилась доля деревообрабатывающей промышленности — с 1,2 в 1928 г. до 2,7%в 1937г. Однако эта отрасль занимала незначительное место в промышленности края и не влияла на общую тенденцию ухудшения ее структуры. Наибольший процент составляла про-дукцня предприятий пищевой промышленности, причем ее-доля из года в год увеличивалась: 87,6%—в 1928 г.;. 9С,1 % — в 1934 г., 92,4% — в 1937 г. Эти показатели от-нюдь не говорят о благополучном положении и в данной отрасли. Высокие тарифные ставки на железнодорожные перевозки ограничивали возможности вывоза продукции: за пределы края, не говоря уже об экспорте. Королевская Румыния применяла для Бессарабии специальный желез-ьодорожный тариф (№42), по которому, к примеру, за перевозку одного вагона муки из Кишинева в Галац взималось на 30%, из Кишинева в Черновцы — на 28 и из Кишинева в Бухарест — на 24% больше платы, чем по тарифу № 180, действовавшему на территории Румынии1. А это особенно губительно отражалось на состоянии экономики Бессарабии в целом. «Даже в том случае,— писая бессарабский экономический бюллетень,— если бы все остальные условия экономического развития были одинаковы, это единственное различие было бы достаточным, чтобы всегда ставить нашу провинцию в худшее положение»2, по сравнению со всеми румынскими областями.
В 1934—1937 гг. производственные мощности во всех: отраслях пищевой промышленности Бессарабии использовались лишь на 7з, а предприятия пивоваренной и спиртовой отраслей фактически бездействовали. Это объясняется постоянной недогрузкой производственных мощностей, что было особенно характерно для предприятий бессарабской промышленности.
В определенной степени промышленность края разрушалась и под воздействием румынского финансового гнета. Для занятия ключевых позиций в экономике края сюда хлынул румынский банковский капитал3. Уже на 1 января 1927 г. актив румынских банков в Бессарабии составлял 237 млн. лей (более 50% всего банковского капитала в Бессарабии). Официальная ставка «Румынского банка» («Банка ромыняскэ») и «Коммерческого итало-румынского банка» («Банка комерчиалэ италиянэ ши ромынэ») к этому же времени составляла 20—22%, а других еще выше —24—30% годовых. Даже известный бессарабский банкир П. Синадино вынужден был отметить, что «эти ставки разрушают хозяйственную жизнь края и население нищает в полном смысле этого слова»1.
В первые годы оккупации, когда нужда в кредитах особенно остро ощущалась во всех сферах экономической жизни, «Национальное общество промышленного кредита»2 закрепилось в промышленности Бессарабии, главным образом в крупной. В 1924—1926 гг. оно предоставило кредиты бессарабским промышленникам в сумме более 68 млн. лей, взыскивая с 1 января 1927 г. 12% годовых. Это немалая ставка, но почти в два раза ниже ставки всех действующих в те годы румынских и бессарабских банков, не говоря уже о частных ростовщиках. Нетрудно понять, почему акционеры шли на такие «жертвы». Это делалось с целью устранения своих конкурентов и захвата ключевых позиций в промышленности, придания ее развитию нужного направления, исходя из «национальных» интересов, а точнее из интересов монополистического капитала буржуазно-помещичьей Румынии. Открыв текущие счета в любом из банков, «Национальное общество промышленного кредита», по сути дела, получало возможность осуществить полный контроль над деятельностью кредитованного предприятия. В долговом обязательстве, после перечисления всех юридических и банковских формальностей, устанавливалась процентная ставка (в данном случае 12% годовых). Причем специально оговаривалось далее, что «...общество промышленного кредита имеет право увеличить эти проценты»3, письменно извещая об этом дебиторов. Пункт 8 обязательства гласил, что оно также может осуществлять свой контроль над предприятием любым способом и даже без участия в этом дебитора, сохраняя за собой право в любое время денонсировать текущий счет4. Таким образом, заключая контракт на получение кредита, дебитор в дальнейшем практически превращался в номинального владельца предприятия, судьба которого зависела полностью от желаний кредитора. Это ясно говорит о пагубном действии румынского финансового капитала на состояние промышленности края.
Колониальная экономическая политика королевской Румынии по отношению к Бессарабии привела промышленность края к полному упадку. Этот неоспоримый факт вынуждены были признать и официальные органы оккупационных властей. В отчете о своей деятельности за 1938 г. генеральный инспектор Днестровского края писал: «Промышленность этого края, как и вся бессарабская промышленность, страдает от... отсутствия топлива, которое необходимо привести из отдаленных районов, отсутствия сырья (кроме сельскохозяйственного), дороговизны транспорта, отсутствия капиталов... Не выдержав конкуренции промышленности других областей, которые находятся в более выгодных условиях, вместо развития и в 1938 г. находится в застое — некоторые предприятия прекратили производство (спиртзаводы и пивзаводы), другие же (кожзаводы) находятся на пути к ликвидации или уже ликвидированы (трикотажная фабрика в Кишиневе)»1. Красноречивое признание!
К концу оккупации доля промышленной продукции в совокупном общественном продукте Бессарабии составляла лишь 2—3% против 20% до оккупации, накануне первой мировой войны. В 1937 г. в оккупированном крае на душу населения приходилось промышленной продукции в 7 раз меньше, чем в Румынии, в 84 раза меньше, чем в Англии.
Не в лучшем положении находилось и сельское хозяйство Бессарабии — основная отрасль экономики края. Несмотря на исключительно плодородные земли, благоприятные условия, зерновое хозяйство края находилось почти в постоянном застое. Наглядным тому показателем является низкая урожайность зерновых культур. Почти за весь период оккупации (1921—1939 гг.) средняя урожайность пшеницы составляла 7,4 ц, а кукурузы — 9,3 ц/га2. Это явилось следствием низкого технического уровня сельскохозяйственного производства, недостатка инвентаря, тягловой силы, отсталой агротехники. Такое отставание в сельскохозяйственном производстве полностью отражает те преграды, которые ставились на пути технического роста и в сельском хозяйстве Бессарабии румынскими оккупантами.
Большой ущерб сельскому хозяйству Бессарабии, а главное трудящемуся крестьянству нанес аграрный кризис. В период наибольшего его обострения катастрофически упали цены на сельскохозяйственную продукцию, и вплоть до 1938 г. они так и не достигли даже уровня 1929 г.1
Некоторое смягчение остроты аграрного кризиса произошло после 1933 г. В определенной степени этому содействовали меры, предпринятые правительством королевской Румынии по поднятию внутренних цен на продукцию сельского хозяйства, и в первую очередь на пшеницу — основную культуру для экспорта. С помощью «государственных закупок» пшеницы и стимулирования ее экспорта выплатой экспортных премий — с одной стороны, и введением запретительных пошлин на ввоз пшеницы — с другой стороны, правящим кругам буржуазно-помещичьей Румынии удалось до некоторой степени обеспечить экспорт пшеницы на мировые рынки. В сущности это был голодный демпинг, так как пшеница закупалась на внутреннем рынке по более высоким ценам с покрытием разницы за счет налогоплательщиков. Вместе с тем правительственная политика цен на пшеницу стимулировала увеличение площадей посева этой культуры как в Румынии, так и в оккупированной Бессарабии. Официальные статистические данные свидетельствуют о том, что в общем посевные площади под зерновыми культурами в Бессарабии за 1935—1939 гг. увеличились по сравнению с предшествующим пятилетием, правда, всего на 2,1% (под пшеницу —на 153,7 тыс. га, рожь — на 22,3 и кукурузу — 99,9 тыс. га). Это произошло за счет вспашки части естественных лугов и пастбищ, а также, по-видимому, вследствие заинтересованности в увеличении производства пшеницы у наиболее зажиточной части деревни — кулаков.
Такие изменения отражают не столько рентабельность пшеницы и ржи (в основном ее производили крупные собственники и кулацкая верхушка деревни), сколько нищету, бедность широких масс трудящегося крестьянства. Политика стимулирования производства пшеницы на экспорт, проводимая правящими кругами королевской Румынии, благотворно повлияла именно на крупных производителей и экспортеров зерна. Известно, что малоземельные хозяйства Бессарабии, составлявшие абсолютное большинство деревин, не имели возможностей расширить посевы пшеницы. Ощущая острый недостаток в земле, инвентаре и тягловой силе, мелкий собственник урывал из своего участка гектар земли для посева этой культуры исключительно из-за бедности. Ему нужны были деньги для уплаты налогов и покрытия долгов, бремя которых не намного уменьшилось после проведения так называемой «конверсии долгов». К тому же в мелких хозяйствах даже при повышении цен на пшеницу на внутреннем рынке она оставалась нерентабельной. В бедняцких и большей части середняцких хозяйствах земля обрабатывалась хуже, чем в зажиточных и крупных, урожаи были намного ниже, и доходы от реализации пшеницы не покрывали даже затраты на ее производство. Кроме того, предназначенная для экспорта пшеница должна была быть хорошо очищенной, лучшего качества. Пшеница, произведенная в мелких хозяйствах, обычно не отвечала таким требованиям и потому далеко не всегда попадала на закупочные пункты по твердым ценам, и трудящийся крестьянин вынужден был продавать свою продукцию перекупщикам и частным коммерсантам по более низким ценам. Об этом свидетельствуют многочисленные архивные документы тех лет.
Жалуясь на то, что отсутствуют деньги на закупку пшеницы, Бендерское уездное объединение народных банков и кооперативов 8 сентября 1937 г. телеграфировало в Бухарест: «Не можем рассчитаться с крестьянами... Сегодня прибывают на закупочные пункты сотни крестьян с пшеницей, которым мы вынуждены отказать, и. чтобы не возить пшеницу обратно домой, они продают ее но разорительным ценам коммерсантам»1. В другой телеграмме в Бухарест в августе того же года бендерская «федерала» просила выслать денежный аванс, «...чтобы смогли немедленно приступить к закупке пшеницы от мелких крестьян, которые, нуждаясь в деньгах, продают ее коммерсантам по выгодным для последних спекулятивным ценам»2.
Много шуму наделали оккупационные власти в Бессарабии на протяжении 1934—1939 гг. вокруг вопроса о зерновых рынках (обор де череале). Идея их развития сводилась к тому, чтобы сконцентрировать завоз сельскохозяйственной продукции крестьянами, облегчить взимание дополнительных налогов за проданную продукцию и главное— облегчить закупку хлеба для пополнения экспортного баланса королевской Румынии. Естественно, что в этом вопросе сталкивались интересы различных групп торгового капитала — крупных монополий буржуазно-помещичьей Румынии и местных коммерсантов. Но и те и другие продолжали грабить крестьян. «Мы информированы,— говорилось в одном из официальных документов оккупационных властей,— что кооперативы отказываются покупать пшеницу от крестьян под предлогом, что она плохо очищена, содержит более 3% инородных тел, ржи и т. д. По этой причине крестьяне увозят пшеницу на зерновые рынки, где вынуждены продавать ее коммерсантам самое большее по 50 лей за пуд»1. «Из произведенных расследований и по полученным информациям мы установили, что ни на одном зерновом рынке производитель пшеницы не получает твердую цену 4,20 лея за килограмм, коммерсанты платят от 3,40 до 3,75 лея за килограмм»2,— читаем в другом документе инспекторского отдела примарии города Кишинева за август 1939 г.
Приведенные выдержки лишь из некоторых документов со всей очевидностью показывают, в чьих интересах проводилась политика поощрения экспорта и в связи с этим искусственное повышение цен на пшеницу на внутреннем рынке. Все это делалось в интересах крупного торгового капитала, монополий королевской Румынии. Монопольное право закупки хлеба в Бессарабии принадлежало румынскому государству, оно вывозило из Бессарабии огромное количество зерна для экспорта. Только в сельскохозяйственную кампанию 1938 г. до декабря месяца из четырех уездов, входивших в так называемый Днестровский край, было вывезено в порты Галац, Браила и Констанца 27 955 тонн пшеницы3.
Финансовый капитал как румынских, так и иностранных монополий, господствовавший в экономике Румынии и оккупированных ею областей, проникал и в земледелие Бессарабии, что наиболее ярко прослеживается на примере «Румынского акционерного общества «Соя» по возделыванию и экспорту масличных культур». С самого начала своей деятельности оно предприняло широкую пропаганду по привлечению как можно больше крестьян — посевщиков сои. В обращении его создателей указывалось: «Препятствия, которые стояли на пути в прошлом, устранены. По инициативе ряда известных аграриев в союзе с немецкими банкирами и специалистами учреждено общество «Соя». Оно добилось от немецких фабрикантов, производящих растительное масло, чрезвычайно важного условия для того, чтобы побудить наших земледельцев заняться выращиванием сои, а именно: немецкие фабриканты обязались по определенной цене (как минимум)1 полностью закупать ежегодно урожай сои»2.
Пользуясь своим влиянием в правительственных кругах королевской Румынии, акционеры общества сумели поставить на широкую ногу пропаганду «рентабельности» сои для крестьян через государственные органы, в частности министерство земледелия. Уездные сельскохозяйственные палаты Бессарабии, выполняя директивы этого министерства, в январе 1935 г. предписывали всем руководителям сельхозучастков добиться «распространения этой новой культуры как можно в больших масштабах»3, так как «условия выращивания и реализации сои хорошо определены и оплата продукции будет производиться обществом «Соя» немедленно при ее сдаче»4. Активная предприимчивость общества через разветвленную сеть своих агентов, широко поставленная пропаганда, а главное — обещания гарантированной оплаты продукции возымели свое действие. Дельцы из общества сыграли и на нищете широких масс трудящихся крестьян, и на конъюнктуре, и даже на психологии впадавших в отчаяние крестьян, которые встречались с большими трудностями при реализации выращенной сельскохозяйственной продукции. Поэтому посевные площади сои начали быстро расти, особенно в оккупированной Бессарабии, где она стала вытеснять основные технические культуры.
С 1935 по 1939 гг. посевные площади сои увеличились почти в одиннадцать раз (с 7,6 тыс. га до 87,1 тыс. га). Это значит, что бессарабские крестьяне — посевщики сои были отданы на откуп германскому финансовому капиталу, так как вся продукция сои вывозилась в качестве сырья для предприятий химического концерна «И. Г Фарбениндустри»1.
Ко всему следует добавить, что под ширмой акционерного общества «Соя» нередко скрывались лица, занимавшиеся экономическим и политическим шпионажем на территории Бессарабии, в непосредственной близости к Советскому Союзу2.
На изнурительном труде десятков тысяч бессарабских крестьян румынские и немецкие банкиры и фабриканты наживали громадные прибыли. По весьма неполным подсчетам, произведенным на основании данных официальной сельскохозяйственной статистики, акционеры «Сои» за 1935—1939 гг. вывезли из Бессарабии более миллиона центнеров сои — важного сырья для гитлеровской военной машины. Этот грабеж трудящегося крестьянства Бессарабии особенно усилился после подписания германо-румынского экономического договора в марте 1939 г.
Здесь следует отметить еще одну характерную деталь. Буквально через две недели после захвата гитлеровской Германией Польши и развязывания второй мировой войны Совет Министров королевской Румынии специальным по становлением ввел в действие (с 16 сентября 193Э г.) так называемый «генеральный план организации ведения сельского хозяйства в особых условиях», то есть в условиях форсированной подготовки к антисоветской войне на стороне гитлеровской коалиции. Наряду с другими элементами этого плана в качестве его составной части определялся и перечень обязательных сельскохозяйственных культур для выращивания в сельском хозяйстве страны. Среди масличных культур, предусмотренных перечнем, значилась и соя1, продукция которой полностью вывозилась в Германию. Отныне выращивание этой культуры было поставлено на государственную основу.
Общее ухудшение состояния сельского хозяйства Бессарабии влекло за собой упадок такой важной отрасли, как животноводство. С 1935 по 1938 г. его поголовье сократилось: крупного рогатого скота — на 114 тыс. голов, свиней — на 263 тыс., овец — на 289 тыс голов2. Такое значительное сокращение поголовья скота свидетельствует о разорении широких слоев трудящегося крестьянства оккупированного края.
За годы оккупации огромный ущерб был нанесен двум наиболее товарным отраслям сельского хозяйства Бессарабии — виноградарству и садоводству. До первой мировой войны бессарабское крестьянство получало большие доходы от реализации свежих и сухих фруктов, винограда и вина на рынках России. Захватив Бессарабию, королевская Румыния вырвала ее из общего экономического организма Страны Советов, и эта отрасль, как и вся экономика Бессарабии, потеряла перспективу дальнейшего развития, о чем свидетельствует и ряд документов оккупационных властей. «Сухие сливы из Бессарабии пользовались таким большим спросом,— читаем в одном из экономических обзоров за 1938 г.,—что каждую осень сюда приезжало множество торговцев из России, которые за короткое время скупали всю продукцию. Сразу же после войны положение изменилось. После потери русского рынка рентабельность садов снизилась... и по этой причине исчезала их значительная часть»3. И действительно, только с 1934 по 1938 г. площадь садов в Бессарабии сократилась почти на 16 тыс. га1. В еще более худшем положении находилось виноградарство Бессарабии. Площади, занятые виноградом, за годы оккупации значительно сократились, достигнув уровня 1909 г.2 Сокращение площадей местных и привитых сортов привело к уменьшению валового сбора винограда этих сортов соответственно на 67 и 41%. Вместе с тем шел непрерывный рост площадей, занятых гибридами прямыми производителями, а следовательно. и продукции этих виноградников, что оказывало обратное воздействие на реализацию продукции хороших сортов винограда и вин. В условиях оккупированной Бессарабии, где жизненный уровень был низкий, покупательная способность населения постоянно падала, продукция виноградарства не находила сбыта и это в свою очередь влекло за собой падение цен на виноград и вино3.
Для прекращения неотвратимого процесса деградации виноградарства в оккупированной Бессарабии (а также и в самой Румынии) делались попытки государственного вмешательства путем декретирования. Законодательных актов королевской Румынии в этом направлении было принято много, но наиболее характерными были два последних закона: «Закон о защите виноградарства»4 (март 1936 г.) и «Закон об установлении налога на виноградные насаждения и выкупа гибридов прямых производителей» (апрель 1939 г.). Под запрещающие статьи первого антинародного закона были подведены любые реконструкции, восполнение изреженности и тем более новые посадки гибридных сортов сроком на 5 лет со дня его опубликования. Однако и эти меры не дали желаемых результатов. Они только усилили процесс обнищания трудящихся крестьян5.
Между тем площади гибридных насаждений непрерывно росли. В Бессарабии, по данным официальной статистики, только за 1935—1937 гг. площадь гибридных виноградников увеличилась на 25 125 га, тогда как площади виноградников местных сортов сократились на 4153 га и привитых сортов — на 2108 га1.
Основные положения второго закона сводились к следующему: с 1 апреля 1939 г. вводился налог на'виноградники всех сортов в размере 3000 лей на га сроком на 5 лет; в течение этого же периода плантации гибридов прямых производителей подлежали выкорчевыванию (в первые три года — добровольно, в последующие два — в обязательном порядке) за выкуп з размере 3 тыс. лей на га. Не подлежали выкупу виноградники, посаженные после 27 марта 1936 г., то есть после принятия закона о запрещении новых насаждений, которые подлежали ликвидации самими собственниками в течение трех лет. Эти виноградники по истечении указанного срока облагались налогом в трехкратном размере — 9 тыс. лей на гектар. Антинародная направленность этого закона была совершенно очевидной. От мер по ограничению роста площадей виноградных насаждений правители королевской Румынии перешли к насильственному их уничтожению и разорению главным образом мелких собственников. В Бессарабии к 1939 г. гибридные насаждения занимали более 80% всех площадей виноградников. Значит, подавляющая часть средств в так называемый «фонд виноградарства» поступала от мелких собственников в виде налога (3 тыс. лей на га), предусмотренного вышеуказанным законом. А это означало, что принудительное уничтожение виноградников производилось за счет самих же крестьян-налогоплательщиков, что привело к еще большему ухудшению положения значительной части трудящегося крестьянства.
Перманентный аграрный кризис усугубил процесс экспроприации основной массы крестьянства. В итоге непрерывной пауперизации широких крестьянских масс к 1940 г. в шести уездах Бессарабии, вошедших затем в состав Молдавской ССР, 7,3% крестьянских хозяйств совершенно были лишены земли, 24,1% имели нищенский надел в 1,3 га, а крестьянские хозяйства, владевшие средним наделом в 3,3 га, составляли 36,4%. Таким образом, 67,8% крестьян были втянуты в мучительный процесс экспроприации, разорялись или стояли на грани полного разорения. Более половины крестьянских хозяйств не имели рабочего скота, у 70% хозяйств не было коров, а свыше 20% хозяйств вообще не имели никакого скота. К 1940 г. треть крестьянских дворов была лишена плугов, более половины имевшихся в распоряжении крестьян борон были деревянными, 45% крестьянских хозяйств не имели виноградников1.
Плачевное состояние зсех отраслей хозяйства Бессарабии, явившееся всецело результатом хозяйничания румынских оккупантов в крае, крайне неблагоприятно отразилось на социально-экономическом положении всех слоев трудового населения: рабочих, крестьян, мелкой городской буржуазии, чиновников, служащих и трудовой интеллигенции. Свертывание почти всех отраслей промышленности, постоянная недогрузка действующих предприятий, периодическое закрытие целого ряда из них не могли не отразиться на занятости рабочей силы. Полная или частичная безработица были постоянными спутниками рабочего класса. Официальная статистика не отражает даже приближенно реальное количество безработных в Бессарабии за рассматриваемый нами период. Органы Бессарабского инспек-ториата труда и, в частности, его отделы трудоустройства в Кишиневе, Бельцах, Бендерах и Аккермане фиксировали только тех безработных, которые к ним обращались. И все же из их отчетов мы узнаем, что с 1934 по 1937 г. здесь ежегодно регистрировались 13—14 тыс. безработных2. Причем это были не просто нуждающиеся в работе, а «квалифицированные рабочие, которые хотят работать, но не имеют такой возможности»3. «Официальные сообщения у нас так составляются,— читаем в одном из документов Кишиневской палаты труда,— что любой наивный человек считает, будто у нас не г безработицы. Из собранных мной (председатель палаты.— В. П.) информации реальное положение является иным: рабочие многих специальностей, как маляры, плотники, строители и др., весь сезон оставались без работы. Это люди, у которых есть семьи, дети — что они будут делать зимой без дров, без хлеба, с неоплаченной квартирой?..»4
Под давлением комитетов безработных, натиском забастовочной борьбы рабочего класса время от времени в зимние месяцы местные власти вынуждены были оказывать незначительную помощь безработным, и то за счет поступлений от удержаний из зарплаты рабочих1. Но в общей сложности эти подачки не позволяли сколько-нибудь улучшить их положение даже на короткий период времени2. Тем более, что наличие хронической безработицы было на руку капиталистам для усиления эксплуатации работающих. Это позволяло им урезывать заработную плату, увольнять неугоднных им рабочих, постоянно увеличивать рабочий день, меньше всего думать об улучшении условий труда и техники безопасности, которые требовали дополнительных расходов н влекли за собой уменьшение прибылей, на что предприниматели никогда не могли согласить-ся. По данным Бессарабского областного инспекториата труда, средняя заработная плата квалифицированного рабочего, занятого в пищевой промышленности, в 1938 г. составляла 75% от уровня 1928 докризисного года, деревообрабатывающей — 54,4 %, металлообрабатывающей — 75,4 %, кожевенной — 70,9%, текстильной — 57,5%, производства строительных материалов — 52,9%, керамической — 47%3. В условиях постоянного роста налогового обложения, увеличения цен на предметы первой необходимости и удорожания стоимости жизни заработки бессарабских рабочих обеспечивали лишь полуголодное существование. «Физическое состояние рабочих,— читаем в отчете органов труда города Бельцы за июнь 1935 г.,— особенно мелких предприятий, желает много лучшего. Предпринимателей не интересует здоровье своих рабочих, они преследуют цель их эксплуатации. Вообще уровень жизни рабочих очень низкий, они живут в антисанитарных условиях, на окраине города..., очень плохо питаются: то ли из-за слишком низких заработков, то ли они привыкли (?) питаться очень нерегулярно и скромно, поэтому их организмы ослаблены и восприимчивы к различным болезням»4. Не менее утешительными были вынужденные констатации областного инспекториата труда в отношении условий жизни ремесленников и рабочих во всех городах Бессарабии, которые «живут в последнее время кризиса в такой нищете, что, как показали демографические исследования, по смертности они занимают первое место среди всех провинций страны»1.
Жестокой эксплуатации подвергались женщины и подростки. За одну и ту же работу наравне с мужчинами изнурительный труд женщин оплачивался на 20—30%, а подростков на тех же условиях работы — на 25—50% меньше. В условиях Бессарабии, при преобладании мелкого кустарного производства — «этого худшего вида капиталистической эксплуатации»2, женский и детский труд применялся очень широко. По данным годовых отчетов Бессарабского областного инспекториата труда, женщины и подростки до 18 лет составляли: в 1934 г.—37,1%, в 1935 г.—43,9, в 1936 г.— 49,5 и в 1937 г.— 44,2% от всего количества рабочих, занятых в промышленных и торговых предприятиях края3. Женский труд преобладал в цехах текстильной промышленности, мастерских по пошиву одежды, на табачных плантациях и в цехах по обработке табака, где царили ужасные условия труда. Вот, например, как описываются чиновниками областного инспекториата труда условия работы женщин и подростков4 на табачных предприятиях в Орге-евском уезде (1935 г.): «Помещения, в которых зимой проводятся сортировка и упаковка табака — так называемые мастерские, не удовлетворяют даже элементарным гигиеническим требованиям: темные, грязные и не отапливаются, тесные по кубатуре, не хватает воздуха. Рабочий день продолжается с 4 до 23—24 часов, достигая 16—18 часов ежедневно. Выходные дни — только по воскресеньям. Средний ежедневный заработок составляет 15—25 лей и позволяет лишь обеспечить нищенское питание»5.
Буржуазные историки, социологи, экономисты и другие апологеты капиталистического строя довоенной Румынии исписали много бумаги, опубликовали немало «трудов», в которых превозносили «радикальные» деяния румынских правителей в области трудового законодательства. Не вдаваясь в подробный анализ опубликованных работ многих авторов, приведем лишь некоторые высказывания по трудовому законодательству одного из известных румынских буржуазных экономистов, доктора наук Н. П. Аркадиана: «Румынское государство на основе трудового законодательства, которое сегодня является одним из самых передовых, добилось приведения в соответствии отношений между хозяевами и рабочими, ограничения продолжительности труда, обеспечения санитарных и безопасных условий для рабочих и, наконец, гарантий для рабочих против любых рисков при несчастных случаях, болезни и старости»1. Как видим, автор приведенных строк почти ничего не упустил при характеристике роли румынского государства в «защите» прав рабочего класса. Он пишет далее, что «свобода на труд» и вмешательство государства в дела «предотвращения социальных и экономических конфликтов» между трудом и капиталом (здесь с ним можно согласиться.— В. П.), а также законодательное закрепление «прав рабочих» на социальное обеспечение, пособий в случае болезни и производственных травм — все это «охраняется конституцией»2.
Верно, что парламентом королевской Румынии после первой мировой войны был принят ряд законов, формально провозглашавших защиту прав рабочего класса3. Но одно дело «провозглашать» и совершенно другое — осуществлять провозглашенное на практике, в жизни. Именно при рассмотрении этой стороны, выражаясь словами К. Маркса, «апологетический панцирь» нашего и ему подобных авторов «рассыпается здесь на куски, как дряблый трут»4. Перечисленные законы по трудовому законодательству распространились и на оккупированную Бессарабию. Соблюдались, однако, они лишь в той части, где нужно было выжимать как можно больше из рабочего. Лучшим тому доказательством является вынужденное признание самого генерального инспектора труда по Бессарабии о том, «что закон о профессиональной подготовке, и вообще все законодательные акты рабочего характера не соблюдаются...»1
Местные и румынские капиталисты под прикрытием режима террора и насилия со стороны оккупационных властей постоянно усиливали эксплуатацию рабочих и служащих, снижали зарплату, удлиняли рабочий день. Об этом убедительнее всего говорят документы, исходящие от самих оккупационных властей, а также сотни и тысячи жалоб рабочих, служащих, учеников, направленные в официальные органы власти, в надежде встретить какого-либо содействия.
В мае 1934 г. со всех концов Бессарабии в областной инспекториат труда поступали сообщения о том, что повсеместно не соблюдается 8-часовой рабочий день. «В местечке Романовка Бендерского уезда,— читаем в одном из документов жандармского отделения,— в различных магазинах работает более 50 человек. Они обслуживают магазины с 5 утра до 23—24 часов вечера, а это значит, что каждый из них работает ежедневно по 18—19 часов»2. В жалобе 39 работников магазинов Чадыр-Лунги также указывалось, что они работают по 16—17 часов в сутки, «что составляет тяжелый и невыносимый труд, так как им не предоставляется даже необходимое время для передышки»3. Свое возмущение выражали бельцкие, бендерские и кишиневские частные служащие по поводу того, что, работая целую неделю напряженно, им не дают даже воскресного выходного дня, «положенного по закону»4. Такое положение во всех торговых предприятиях города Бельцы «стало постоянным и всеобщим фактом»5,— указывали они в своем протесте.
Румынское трудовое законодательство провозглашало право рабочих на трудовые отпуска6. О том, как выполнялся и этот закон, мы узнаем, в частности, из жалобы рабочих мельницы крупного кишиневского капиталиста Когана. «Работаем на этой мельнице уже много лет,— писали они в сентябре 1935 г.,— в этом году мы потребовали предоставить нам отпуск, однако хозяин заявил, что не' может удовлетворить наши заявления в связи с тем, что не имеет денег. Таким образом, ни один из нас не воспользовался отпуском, предусмотренным законом»1 (следует 13 подписей рабочих).
Существует целый ряд документов, отражающих действительное положение рабочего класса. В случае болезни, например, рабочий не только не получал какое-либо пособие, а наоборот, попросту выбрасывался предпринимателем на улицу как отработанная деталь машины. «Работал пекарем 3 года,— пишет кишиневский рабочий в августе 1936 г.— заболев, пролежал в больнице 8 дней, и, когда вернулся на работу, хозяин сказал, что я уволен, ибо не нуждается больше во мне»2. Получив производственную травму, рабочий кожевенного завода Авербуха в Кишиневе потерял трудоспособность на 3 недели. После выздоровления, хозяин отказался выплатить ему пособие за 7 дней больничных (взносы регулярно взимались) и уволил его с работы. Вагоновожатый Кишиневского отделения бельгийского акционерного общества «Трамвай», проработавший семь лет, заболел и был уволен с работы3. Приведенные факты представляют истинное лицо капитала, который «при своей волчьей жадности... опрокидывает не только моральные, но и чисто физические максимальные пределы рабочего дня... Капитал не спрашивает о продолжительности жизни рабочей силы. Интересует его единственно тот максимум рабочей силы, который можно привести в движение в течение рабочего дня. Он достигает этой цели сокращением жизни рабочей силы, как жадный сельский хозяин достигает повышения доходности земли посредством расхищения плодородия почвы»4.
Не в лучшем положении находилось и трудящееся крестьянство Бессарабии. Оно страдало от безземелья, большая часть его была лишена сельскохозяйственного инвентаря, рабочего и продуктивного скота. Буржуазно-помещичья аграрная «реформа» 1918—1924 гг. лишь усилила процесс дифференциации крестьянства, укрепила позиции помещиков и кулаков. Она так и не была завершена, не говоря уже о практике ее проведения1. Многие безземельные и малоземельные крестьяне, внесенные в списки для наделения, так и не получили свои наделы. Таких крестьян на 1 апреля 1934 г. было около 34 тыс., или 8,9% от общего количества включенных в списки на получение земли2. Однако не все крестьяне, получившие земельные наделы за выкуп, смогли надолго их удержать. Являясь собственником земли и не имея инвентаря, тягловой силы и дешевых кредитов на их приобретение, крестьянин вынужден был обращаться к ростовщикам. В конечном счете он влезал в такую долговую кабалу, что вынужден был продавать свою землю и разорялся, пополняя армию батраков, а земля переходила в руки помещиков и кулаков.
К концу 30-х годов в Бессарабии наблюдается рост количества крупных собственников и кулацких хозяйств, с одной стороны, и увеличение числа безземельных хозяйств, случаев продажи земли — с другой. В Кагульском уезде, по данным уездных земельных органов, в 1939 г. имелось 212 крупных собственников, владевших в среднем по 82 га земли3, и 13 собственников — от 127 до 480 га земли каждый4. Между тем по этому же уезду продали свои участки земли, полученные по аграрной «реформе», 2581 крестьянин, сдавали в аренду из-за «отсутствия инвентаря и отдаленности наделов от места жительства» 2014 крестьян, и полностью безземельных насчитывалось 4142 крестьянских хозяйства5. Среди других причин, вынуждавших крестьян продавать свои участки земли, Леовский и Баймаклийский сельскохозяйственные округа этого же уезда указывали и на отсутствие средств у крестьян «для прокормления семьи, уплаты долгов народным банкам и для окончательного расчета с государством за полученный надел»6. Процесс обезземеливания крестьянства и увеличение числа кулацких хозяйств и крупных помещичьих имений наблюдаются и в Сорокском уезде. После аграрной «реформы» здесь было 4989 безземельных крестьянских хозяйств, а к 1937 г. их стало 6884. Хозяйств от 10 до 50 га соответственно было 677 и 1868; от 50 до 100 га — 72 и 90 и свыше 100 га —34 и 451.
Страшным бичом, постоянно преследовавшим трудящихся крестьян Бессарабии, были долги банкам и ростовщикам. В разное время для острых нужд по хозяйству они брали ссуды в так называемых «народных банках», а чаще всего обращались за кредитами к ростовщикам, кулакам, помещикам, торговцам. Под залог земли, урожая и домашнего имущества, а также за отработки в летний сезон крестьяне получали деньги в долг, однако они не в состоянии были рассчитаться своевременно: проценты росли и сумма долга достигала фантастических размеров.
Разразившийся аграрный кризис усугубил этот вопрос до такой степени, что практически становилось невозможным решать его ни дебиторам, ни кредиторам. По подсчетам специальной комиссии министерства юстиции Румынии, в 1932 г. в сельском хозяйстве Бессарабии насчитывалось 362 979 дебиторов, а общая сумма долга составляла более 3,5 млрд. лей2. Причем 99,2% от общего количества должников и 72,4% суммы долга составляли крестьянские хозяйства, владевшие до 10 га земли, и лишь 0,8% дебиторов и 28,6% от общей суммы долгов составляли собственники свыше 10 га земли, то есть кулаки и помещики3. Таким образом, подавляющую часть дебиторов составляли бедняцко-середняцкие хозяйства, для которых долги были более обременительными, чем для крупных собственников.
Известно, что кулаки и крупные собственники, получая ссуду в банке, направляли денежные средства на интенсификацию земледелия: приобретение инвентаря, сельхозмашин, улучшение агротехники и т. д., тогда как бедняцкие и большая часть середняцких хозяйств использовали кредиты в основном для того, чтобы прокормить семью, уплатить налоги и покрыть самые неотложные расходы. Естественно, и отдача от целевого и потребительского кредита была обратно пропорциональной.
Не принесла какого-либо облегчения трудящемуся крестьянству Бессарабии и так называемая «конверсия долгов»1. Практически в более выгодном положении оказались лишь кулаки и помещики, которые могли воспользоваться льготами, предусмотренными этим законом. Трудящееся же крестьянство при неуплате хотя бы двух взносов долга конвертированной суммы теряло право пользоваться уменьшением первоначальной суммы и оставалось под беспощадным преследованием финансового капитала и фискальных органов. Сошлемся лишь на некоторые документы Бессарабского банка, которые показывают, какое «облегчение» получило трудящееся крестьянство по «конверсии долгов».
В июне 1935 г. банк разослал всем своим отделениям циркуляр следующего содержания: «Сейчас, после истечения срока выплаты второго взноса по конверсии (15 мая с. г.), полагаем, что вы точно определили дебиторов, которые пользуются правом конверсии долгов и каких именно долгов. Теперь следует принять меры против должников, которые не соблюдают обязательства, предусмотренные законом»2. Далее в циркуляре перечисляются методы преследования: наложение ареста на имущество, на урожай зерновых, фруктов и на другие доходы; выведение дебиторов, не внесших два взноса подряд, из списков по конверсии долгов, продажа заложенного у кредитора имущества, ценных бумаг и др. Через два месяца последовал еще один циркуляр в дополнение к ранее высланному, в котором предусматривалось «немедленное наложение секвестра и продажи движимого имущества дебиторов, взнос долга с которых превышает 2000 лей»3.
Уже после первых взносов большинство крестьян были лишены возможности уменьшения долга, как обещалось конверсией. Татарештское отделение Бессарабского банка сообщало в январе 1Э37 г. в Кишинев: «Почти все дебиторы по селу Фараоны должны, если не все взносы, то самое меньшее по 3—4. В таком положении они теряют право конверсии долгов...»1. В результате усиления процесса обнищания трудящихся масс города и деревни долговая кабала из года в год еще больше росла. Если, например, по Бендерскому уезду в 1932 г. долги крестьян составляли 235,7 млн. лей, то к 1940 г. они выросли до 400 млн. лей3.
Жестокому преследованию подвергалось крестьянство со стороны фискальных органов за неуплату многочисленных долгов. Оно сопровождалось секвестрированием и продажей последних пожитков крестьян с публичных торгов. «Чтобы платить налоги,— писала подпольная коммунистическая печать,— крестьяне вынуждены за бесценок продавать свой хлеб на корню банкирам и помещикам, которые таким образом наполняют себе карманы за счет тяжелого крестьянского труда... Голод и смерть стучатся в двери бессарабской деревни»3. Об этом говорят и многочисленные жалобы крестьян, хранящиеся в фондах Центрального-государственного архива МССР. «Нижеподписавшийся Ки-рикэ Табакару, житель села Бубуечи Лапушнянского уезда, сообщаю следующее: хо мне домой явился фискальный агент С. П. и забрал 4 подушки, сорвав при этом и занавеску со стены... Я уплатил 20 сентября 1935 года 100 лей и просил отдать мне секвестрированные вещи, однако он не захотел их вернуть»4.
В исключительно тяжелом положении находились сельскохозяйственные рабочие, батраки и поденщики, количество которых постоянно увеличивалось за счет разорения мелких собственников. По данным сельскохозяйственной переписи 1930 г., в Бессарабии их было 18 0775, а в 1935 г. только по одному Лапушнянскому уезду число таковых доходило почти до 35 тыс.6, составляя 23,1% всего трудоспособного населения уезда7. За мизерную оплату труда (20—25 лей за световой день) они гнули спины на кулацких и помещичьих землях, а многие из них, не находя применения рабочим рукам, вынуждены были уезжать на «заработки» в различные районы Старого королевства1. Особенно жестоко они эксплуатировались помещиками королевской Румынии. Об условиях продажи рабочей силы батраков и поденщиков мы узнаем из документов Кишиневской палаты промышленности и торговли, куда поступали запросы от румынских «покупателей». Вот, к примеру, что говорится в телеграмме от 1 сентября 1936 г. из Фокшан: «Для одного местного собственника нуждаемся в 40 мужчинах и 20 женщинах... рабочих на винограднике на следующих условиях: мужчины получат 450 лей в месяц, женщины — 400 и питание. Проезд оплачивается собственником только туда. Срок работы два месяца. Дети до 18 лет получат наполовину меньше, чем взрослые»2. В марте следующего года также запрашивали 50 рабочих (25 из них мужчин) на 7—8 месяцев с той же оплатой и «питанием три раза в день мамалыгой»3. Крупный румынский фермер Камарашеску платил батракам больше — 600 лей в месяц и питание, поэтому он просил содействия в отправке 50 человек «взрослых, без стариков и большинство мужчин»4. В июне 1936 г. этому алчному фермеру из Резинского района было отправлено 40 человек. Об условиях их работы мы узнаем из жалоб жен и матерей лиц, выехавших туда на заработки, а также из писем самих рабочих, присланных своим родным. «Я здоров, но очень плохо с питанием. Нас 800 человек гражданских, 100 солдат и 300 девушек..., работа очень тяжелая, многие сбежали, и мы тоже думаем бежать...»5. Подросток, нанявшийся работать в этом же имении, писал своей матери: «Не могу больше переносить голод и тяжелую работу. Поднимают в два часа ночи и работаем до позднего вечера. Денег нам не платят. Говорят, что недели через две дадут лей 100, и тогда я вернусь»6. Таковы были условия работы и оплата изнурительного труда многих тысяч бессарабцев, гонимых нуждой в поиске средств к существованию.
К концу 30-х годов еще больше ухудшилось положение всех слоев населения Бессарабии. «Настроение масс тревожное, с каждым днем растет недовольство. Гражданское население и служащие всех категорий жалуются на постоянно растущую дороговизну, повышение цен на продукты питания и предметы первой необходимости, как хлеб, мясо, дрова, масло растительное и другие...»' Такие констатации все чаще встречаются в официальных документах оккупационных властей.
К 1940 г. правительством королевской диктатуры был принят ряд постановлений об отмене выходных дней на предприятиях, узаконении сверхурочных работ и применении труда женщин в ночные смены2. Распоряжением правительства королевской Румынии от 18 марта 1940 г. вообще было запрещено, например, потребление мяса, бой скота даже в частных хозяйствах3, а другим правительственным постановлением аннулировался утвержденный ранее перечень предметов первой необходимости в сельском хозяйстве. Отныне изымался из производства и по существу из обращения весь мелкий сельскохозяйственный инвентарь: плуги, бороны, лемехи для плугов, культоваторы и даже сапы, топоры, косы, серпы4.
Нищета и голод, на которые обрекались всё большие и большие массы рабочих, крестьян и других слоев населения, приводили к дальнейшему распространению болезней и увеличению смертности, особенно среди детей. По признанию румынской реакционной газеты «Универсул», в некоторых уездах Бессарабии в 1937 г. детская смертность достигла 32%. В середине 30-х годов по уровню смертности Бессарабия занимала первое место в Европе и одно из первых мест в мире и могла быть поставлена рядом лишь с некоторыми колониями Африки и Азии5.
Таким образом, состояние экономики оккупированной Бессарабии в рассматриваемый период характеризуется дальнейшим усилением колониального ограбления национальных богатств края, свертыванием промышленности, деградацией сельского хозяйства и на этой основе обнищанием народных масс. Все это дополнялось политическим и национальным гнетом оккупантов, постоянным преследованием и репрессиями со стороны военно-полицейских органов борцов революционного подполья, антифашистских и антивоенных сил.
Источник: В.П. Платон, "Против фашизма. За воссоединение с советской Родиной. 1934-1940"(1983г.вып)
|
| Категория: Бессарабия | Добавил: izmail-forever | Автор: izmail |
| Просмотров: 1768 | Загрузок: 0 | |
